Итак!(Барабанная дробь)вы сами напросились! В соавторстве с Бака-Серебристой! Про любовь! (Всхлип)Очень грустно, вы плакать будете. Из двух частей. Первая - Сашина, вторая - моя.
Иконы святых
Пишу от первого лица, не меняя фраз
В первый и последний раз.
Я посвящаю тебе рассказ
Только не думай, что это о нас…(с)
Будильником служил луч солнца. Он крался по твоей щеке и нагло подбирался к закрытому глазу. Выгнувшись под одеялом дугой, своенравной и себялюбивой я ожидала твоего пробуждения. Движение, шорох…простынь зашевелилась обозначив твое движение. Солнце как напуганный партизан ринулось обратно, боясь быть пойманным и убитым. В глазах мир взорвался на тысячи осколков. Колко-режущие, игольчатые они сыпались прямо в, а может из моих глаз. Я выставляю вперед ладонь, принимая на нее «удар» солнечных лучей. Пять тонких, длинных теней скользят по моему сонному лицу. Змеями скользят мои же пряди по подушкам. У тебя короткие волосы… всегда были, я помню. Платина, такая серебристо-блестящая. У меня же медь…всегда была медь, контрастом к твоим.
Осень, она как и солнце кралась…Это слишком банально, говорить как тяжкой, серой осенью мы расстались. Мы не расставались…никогда, не в эту осень, в следующую. Мы не расстанемся ровно столько, сколько ты мне будешь сниться. Я не была поэтом, даже прозаиком не была, но видела цветные сны. Однажды, ярким аквареливым утром я взялась рисовать. Тянулся аромат кофе. Эти дни были будто под наркозом, такие не настоящие, и такие счастливые.
Счастье тоже кралось и как и солнце, в отличии от осени убегало быстро. Рывком. Теперь оно медленными теплыми наплывами грело снегом. Кутало в белый. Ренато возвращалась поздно. У нее были свои проблемы и свои дела. Она возвращалась и это факт. Мари бы не умерла без нее, без ее любви. Она никогда не умрет. Только когда сквозняк задувал в щели окон и тревожил листья какого-то цветка. Прохладно. Листы формата А4,столь любимые мной, как писателем, ссыпались со стола. Чьими-то жизнями слетали на пол. Такие белые, осколками в полумраке зимних ночей. Возвращалась - это факт.
Кралось лето…Трепетало в руках, дрожало крыльями и сулило журавля в небе. У тебя глаза были цвета неба. А я так боялась в них смотреть. Или ты избегала моего взгляда. Или моя память… да, тогда ты еще смотрела. Рисуя тебя, я никогда не могла изобразить твои глаза. Их выражение. Земля дышала жаром. Я тоже хотела дышать. Это так просто… вдох-выдох. По пути домой. По пути в коробку из стен. В ней я точно не могла дышать. Иногда мне снилось, будто я пишу. Я никогда не писала о тебе. Меня любили. Там в моем сне.
Меня не было. Меня не было рядом с тобой. А когда была, в переносном смысле меня все равно не было. Я тоже возвращалась. Это того стоило. Это стоило тех дней. Мы платили…мы начали расплачиваться. Каждое утро приходило с несформировавшейся болью в области сердца. Жалило, кололо.
Я пропустила весну. Весна дождливая, серая. Кажется, именно тогда мы пошли на тот фильм. Кино…я не помню любила ли ты фильмы. Зато я - да. На большом экране в зале, где сквозь тишину рвалось дыхание. Дышать. Дышать- высшее умение для обязьяноподобных.
Быстро. Так быстро пришла следующая осень. Заглотила нас в свое чрево. Ярко-желтое, искрящееся. Уже тогда было холоднее. Если у нас было холоднее. У меня мерзли руки. Я уставала держать кисточку ,потому что коченели пальцы. Потом хрустели, по мере сгибания и разгибания суставов. Рен счастливая. Я видела это, чувствовала, знала. Что-то давило. Связывало шелковыми лентами по рукам и ногам. Шелк, вроде и приятно, но не дает свободы. Ты пришла и купила мне перчатки. Тебе было важно, что бы я рисовала, а может… тебе казалось, что сие важно для меня. Обнимая сзади, я утыкалась носом тебе меж лопатками. Да, ты выше меня… гораздо. Я грелась, грелась готовясь к новой зиме.
«Давай умрем рано?»-я не помню, кто начал об этом. Кто первый спросил. Отшуметь жизнь. Любить, терять, ненавидеть и прощать. Хах, не удивляйтесь. Тогда это был мой план на жизнь. Без замужества, принцев и прочей чепухи. Я не придумывала и не мечтала. Просто уткнувшись носом в твою спину ждала. А время нет. «Время не ждет»-Джек Лондон…потрясающее название книги. Но я так и не прочла. А читать любила. Особенно в библиотеках и с тобой. Мы пришли в зал, где пахло старой бумагой. Ты осторожно пробегала пальцами по корешкам книг и обязательно выбирала самую скучную.
Осень. У тебя были короткие волосы, платина… контрастом к моим. Моя медь локон была собрана в косу. Я уже рядилась в плащ, хотя погода позволяла ходить легко одетыми. Осенняя аллея – мечта художника. Я боялась смотреть тебе в глаза. Ты тоже не смотрела в мои…Кругом ведь столько интересного. От плевков на асфальте, до шума стройки через дорогу. Дальше вдоль аллеи продавали картины. Твои каблуки выстукивали шаг в том направлении. А значит от меня. Я чувствовала спиной твой взгляд. Будто этой же самой спиной через плащ могла видеть. Я не была поэтом. И даже не писала прозу.
За окном трубочки осенних листьев, тихо шурша, потоком ветра уносились вдаль. У меня осталась одна картина. Там где твои глаза. Она смотрела на меня укоризненно-строго. Я тоже корила себя зато, что из всех портретов оставила этот. Икона. Своего рода икона прошлого. Святая. Я так хотела отшуметь жизнь, но я трус. По своей природе. Нужно спустить курок или вскрыть вены. Я никогда не смогу. Каждый раз ты меня останавливала.
«Мари, наслышан о том, что вы талантливо рисуете!» - да, я рисовала на заказ. Этим мы жили. Только каждая новая картина получалась «твоей».Ничего нового я не рисовала.
Слишком банально писать о том, как мы расстались серой осенью. Осень была яркая. Она того стоила. Просто я слишком слаба для поставленных целей. Я так и не научилась дышать…
Меня не было.
(с) Terri Rain
***
Темная комната с шершавыми стенами... Полумрак и пыль, что вьется в лучике света из жалкого окошка под потолком, из которого видно лишь небо в клеточку - голубое. Ты когда-то сказала, что у меня глаза цвета неба. Ты сказала и забыла, а я помню.
Разве этого я хотела? Я беспомощно шарю ладонями по стенам в слабой надежде. Временами накатывает паника и клаустрофобия, она идет валами, и каждый из них явно не ниже семи баллов – накрывает с головой и не дает дышать. Мне говорят, что уже не то время, что нравы не те... Но я знаю, что меня казнят. Я знаю, что не дам им своих волос и своей – странно, что до сих пор никому не проданной – души.
Я предала тебя. Та осень была как обычная осень. Только… мне было теплей, что ли? Когда ты меня обнимала, я понимала, что ты боишься зимы. А я уже не боялась ее. Я не любила кино, потому что оно было слишком похоже на нас с тобой – вроде все хорошо, но натянуто, неживо и хрупко. Ты уже тогда была готова простить то, чего не следовало прощать. Это я была виновата. Ты забыла, а я помню. Тогда еще была осень, когда я ушла. А потом пошел снег... Я готова была благодарить его, потому что на душе тоже стало гладко и бело – ненадолго. Но потом я уже не думала о тебе, не думала ни о чем. Гуляла напропалую, пила и убивала – главным образом себя, но так и не смогла убить. Потом жалела. Для того, чтобы жить, я уже потеряла слишком много времени.
Не знаю. Наверное, я тебя любила… Я никогда не говорила об этом, и ты тоже. Мы будто заключили негласный обет молчания, и я благодарна тебе за него. Как и за все, что ты сделала и не сделала. Как и вообще за то, что ты у меня была.
Они сказали, что я умру, если они не постригут меня. В церкви нет моего имени, и я буду Мария…тоже. Как самая светлая из дев. Незаслуженно, мне кажется. У меня слишком много грехов за такую короткую жизнь. Я умру. Я поклялась себе и тебе, что у меня никогда не будет Бога... Что я буду свободной и никчемной. Ты меня не удержала. А я потом еще была горда – и горда до сих пор, что смогла обмануть всех-всех... Что смогла что-то никому не отдать. Хотя брать – даже тому же монастырю – у меня нечего.
Если бы я поклялась только себе, я бы осталась. Я бы выбрала даже такую жизнь, ведь, что ни говори, я трусиха и всегда ей была. А ты была отважной. Хотя почему была? Ты была, есть и будешь – наверное, еще долго. Отчасти оттого, что ты смелее меня. И отчасти оттого, что ты боишься.
Я поняла, что я умираю не здесь и сейчас. Я умерла сразу, как ушла... Как увидела тебя за окном. Я еле успела ускользнуть, ты была в смятении. Ты осталась жить, а я – нет.
Меня будут жечь, жечь на правах еретика. Теперь я точно знаю, что я умру. Что я не предам еще раз. А еще я знаю, что там уже много народу, что на площадь среди прочих придешь ты. Или что ты уже там. Ты знаешь, что это я – меня взяли на твоих глазах, после того, как ты меня позвала. И ты знаешь, что случилось… Ты знаешь, что из всех меня удержать могла только ты, а не Боги. Я просто не хотела любить их больше тебя – я больше никого не хотела любить. Никого.
Я отчаянно бью кулаком по стенке... Звенит чугунный замок – снаружи. Кто-то зашел – я стою спиной и не вижу.
- Ты готова, Мария? Все готово к обряду пострижения.
- Я Ренато. – хрипло и хрупко…Я молчала долго, если не слишком. – Я сама пойду на костер.
Банально. И нереально. Я не позволю вести себя, я пойду сама. Я хочу, чтобы ты там была...Чтобы ты посмотрела. Чтобы я могла еще раз встретится с тобой взглядом – ведь пока я этого не сделаю, я не пойму, что я была невиновата – не сейчас, а тогда…Той осенью.
Свет…
Я больше не предам.